ВЛАДИМИР ХРАМЦОВ
РОК И ЛЮБОВЬ
Цветаева — Рильке — Пастернак: "роман троих".
Литературный телесценарий
Для телепрограммы ”Воскресение любви”, ТК"Интер".
Режиссер Артур Гураль.
Ведущий Николай Рушковский. Продюсер Виталий Петлеваный. Май 1996 г.
ПРОЛОГ
Слово "рок" она всегда писала с большой буквы: как свое имя — Марина. Создавалось впечатление, будто Марина и Рок - это одно слово. Рок и — Марина Цветаева...
При жизни ее печатали мало. В Праге — журнал "Воля России", в Париже — журнал "Современные записки" и газета "Последние новости"... Эти периодические издания были чуть ли не единственной ее опорой. Однако...
Она знала, что в грядущем будут знать лишь великую поэтессу Цветаеву и пророчила себе славу. Еще в 1913 году, в Коктебеле, она написала такие строки:
...Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
В ее словах вообще было что-то демоническое, приводящее в трепет, роковое, как нож гильотины:
...(Не черным-черна
Ночь, черна -черным!
Оболочки радужной
Киноварь, кармин —
Расцедив сетчаткою
Мир на сей и твой —
Больше не запачкаю
Ока красотой)...
Вспоминая о своих встречах с Цветаевой, Арсений Тарковский писал: "Она была страшно несчастная, многие ее боялись. Я тоже - немного. Ведь она была чуть-чуть чернокнижницей".
Чернокнижницей! Все равно, что ведьмой: и тех и других когда-то сжигали на кострах. За колдовство. За пророчества...
Трудно сказать, как бы отнеслась Церковь (например, в XV-м веке) к ее стихам, многие из которых действительно можно считать пророческими.
Но была одна история в жизни поэтессы достойная костра "святой инквизиции". Необыкновенная, сказочная, не допускающая земных формул история ее любви к поэтам Райнеру Мария Рильке и Борису Леонидовичу Пастернаку...
Все трое — они знали друг друга практически лишь по письмам и стихам...
* * *
1.
Эта история любви началась в 1922 году, когда Пастернак прочел только что изданный Госиздатом сборник ее стихов под названием "Версты".
Коли милым назову — не соскучишься
Богородицей слыву — троеручицей...
"Меня сразу покорило лирическое могущество Цветаевской формы кровно пережитой, не слабогрудой, круто сжатой и сгущенной, на запыхивающейся на отдельных строчках... Какая-то близость скрывалась за этими особенностями..." — напишет в своих воспоминаниях Борис Пастернак много лет спустя.
Цветаева жила теперь в Праге. Она эмигрировала не по политическим мотивам, но оставила любимую Россию из-за своего мужа — бывшего белогвардейца Сергея Эфрона, который, после долгого молчания, в 22 году наконец прислал ей письмо в Москву и сообщил свой адрес в Чехии.
Сраженный словом Пастернак написал Цветаевой воодушевленное письмо. Затем выслал в Прагу сборник "Темы и вариации"...
Повелевай, пока на взмах
Платка — пока ты госпожа
Пока — покамест мы впотьмах,
Покамест не угас пожар.
...Цветаева, быть может только из деликатности, попробовала вникнуть в его стихи. Прочла. И — "...обожглась, обожглась и загорелась, и сна нет и дня нет. Только Вы, Вы один..." — писала она в ответ.
Так завязалась их многолетняя переписка...
Это через тридцать с лишним лет Бориса Пастернака будут знать во всем мире, как выдающегося русского поэта и "продолжателя благородных традиций великой русской прозы"; лишь в 1958 году весь мир прочтет его роман о Юрии Живаго, за который автор будет удостоен Нобелевской премии и... анафемы на родине. А тогда — в 20-х годах — поэт Борис Леонидович Пастернак был мало кому известен.
Но Цветаева видела его будущее.
Так кто же она? Ясновидящая? Прорицательница?
"...(Кстати: внезапное озарение: Вы будете очень старым, Вам предстоит долгое восхождение,- пишет она в письме Пастернаку,- постарайтесь не воткнуть Регенту палки в колесо!)... А знаете, Пастернак, Вам нужно писать большую вещь. Это будет Ваша вторая жизнь, первая жизнь, единственная жизнь."
Вот она — "палка в колесо Регенту" — роман "Доктор Живаго"!
Цветаева обращалась к нему в своих письмах на "вы" и не иначе, как — Пастернак: Он тоже не смел сказать ей "ты" до самой весны 1926 года...
В одном из писем своему другу Роману Гулю, Марина Цветаева написала, что ее сын Георгий или, как она его звала — Мур родился от Пастернака.
А ведь они встречались друг с другом лишь мимолетно: еще в Москве, на поэтических вечерах, и сказать, что до начала переписки они были знакомыми, — было бы преувеличением.
Настоящую поэзию (живопись, музыку — все гениальное) трудно, почти невозможно постичь сразу. Постичь, принять и полюбить с первого взгляда, с первого аккорда, с первой строчки...
"Цветаева не доходила до меня", -
будет вспоминать Пастернак.
"Не доходила"!..
А теперь... теперь он был в нее влюблен. Она ему снилась...
Он поехал в Прагу. Но Цветаевой там не застал.
Двумя годами позже они оба в одно и то же время приезжали в Берлин, но снова разминулись... Очевидно им было так суждено: знать друг друга лишь по письмам.
И вот настал 26-й год... Цветаева переехала жить во Францию.
2.
Пастернак, после несостоявшихся встреч решил, что признается ей в любви... заочно.
Любимая — жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять выползает на свет,
Как во времена ископаемых.
"Ты моя безусловность, — напишет он ей в конце марта 26-го года. — Сильнейшая любовь на которую я способен, только часть моего чувства к тебе..."
С этих пор они стали говорить друг другу "ты"...
После этого признания, Пастернак еще с большим рвением торопился увидеться с ней. И спрашивал в письме: "Ехать мне к тебе сейчас или через год?.."
Цветаева отказалась от этой встречи. Она любила его — как друга, как поэта, как человека — любила бесконечной любовью души — Психеи, но страшилась "всеобщей катастрофы" — любви Евы.
"Что бы мы стали делать с тобой в жизни?" — спросит она когда-то Пастернака. " Поехали бы к Рильке" — ответит он.
К Рильке. В Швейцарию...
Райнера Мария Рильке иногда называли поэтом-отшельником. Он жил в Швейцарских Альпах, в своем небольшом замке под названием Мюзо. Рядом с ним не было никого за исключением слуг, "высшее общество" Рильке не привлекало. Он уже разменял шестой десяток и был в Европе достаточно знаменит, чтобы позволить себе рай одиночества.
Что ж, стены "шате де Мюзо" были надежной защитой от суеты окружающего мира, и, казалось, никто, ни одна посторонняя душа в этот замок уже не проникнет...
Если Борис Пастернак был для Марины Цветаевой равным, то этого нельзя было сказать о Райнере Рильке, который существовал для нее в поднебесье — неким божеством, был наравне с Гете — Орфеем явившемся в Германии.
Пастернак тоже относился к Рильке, как к властелину поэтических тайн, как к гению. Еще студентом университета он делал попытки переводить на русский его стихи.
Отец Бориса — художник Леонид Осипович Пастернак был другом Рильке и вел с ним переписку. Однажды, в одном из писем немецкий поэт заметил, что стихи Бориса Пастернака достойны похвалы... Такое заявление знаменитости, не могло оставить равнодушным Пастернака и побудило написать письмо с искренним выражением любви и уважения к Рильке и его стихам.
В качестве обратного адреса Пастернак указал не только свою Москву, но и поселок Сен Жиль-сюр-Ви в Вандее, где в тот момент Цветаева отдыхала с детьми
В то время между СССР и Швейцарией не было почтовых отношений. Отправленное напрямую письмо могло попросту не дойти к адресату.
Но у Пастернака были и другие и, возможно, более весомые причины общаться с Рильке через Францию... Он давно таил надежду познакомиться с Рильке. И хотел поехать к нему в Швейцарию вместе с Мариной Цветаевой.
3.
В 22-м году Пастернак "в конверте" преподнес Цветаевой себя. Теперь — в 26-м — "подарил" ей Рильке ...
Рильке исполнил просьбу Пастернака без промедления и написал во Францию два письма русским поэту и поэтессе...
Узнал родственные души! Словно умел видеть через расстояние.
"Касаемся друг друга. Чем? Крылами
Издалека ведем свое родство.
Поэт — один. И тот, кто нес его,
Встречается с несущим временами".
Рильке — Рильке — Рильке... Цветаева давно мечтала познакомиться с ним. Но чтобы вот так, неожиданно, без ее участия, перед нею вдруг распахнулись ворота замка Мюзо?! Нет, это было выше и необыкновеннее любой мечты, заоблачнее любой сказки.
"Вы воплощенная поэзия. (...) Вы — то, из чего рождается поэзия и что больше ее самой — Вас", — пишет она "самому любимому на земле и после земли (над землей)" — Райнеру Мария Рильке, и словно задыхается от счастья; и слова ее будто бы и не слова, но стихия...
...Но внезапно — ответ: "...если вдруг я перестану сообщать тебе, что со мной происходит, ты все равно должна писать мне..." Да как же так! Это просьба о покое? Деликатный отказ? Это — нелюбовь?..
Durch alle Welten, durch alle Gegenden
anallen Wegenden
Das ewige Paar der sish — Nie — Begegnenden
Через все миры, через все края — по концам дорог
Вечные двое, которые — никогда — не могут встретиться.
Это ее двустишие, обращенное к Рильке, могло прозвучать только на немецком...
Да нет же, она ошиблась! Он принял ее, всю — без остатка принял в свое одиночество и нежно благодарил ее за стихию: "Марина, спасибо за мир!"...
Да только не мог он ей открыть одну свою тайну. Страшную тайну. По-настоящему страшную: Рильке был неизлечимо болен — белокровием. И поэтому не всегда мог вовремя отвечать на ее письма
И все же ему удалось убедить Марину в своей любви: вместе с очередным письмом он прислал ей "Элегию":
"Там, в мировой сердцевине, там, где ты любишь,
Нет переходящих мгновений.
(Как я тебя понимаю,
женственный легкий цветок на бессмертном кусте,
Как растворяюсь я в воздухе этом вечернем, который.
Скоро коснется тебя!)..."
Убедил...
Ну, теперь она сделает все, чтобы с ним встретиться!
"Райнер, я люблю тебя и хочу к тебе".
Она решила, что непременно поедет к нему. Вот только справится с житейской суетой и — к нему! Конечно же, сама. Конечно же, без Бориса... "Прошлое еще впереди..."
А тем временем шли и шли лавиной любви и ревности письма из Москвы....
...Любимая — жуть! Когда любит поэт...
Что она могла теперь ответить Пастернаку? Он ей не снился. Он оказался лишним, добавочным, не вписанным в окоем....
Отныне, в этом мире существовал только Рильке. Но когда же наконец она увидит его.
4.
Минула весна. Закончилось лето.
Чтобы поехать к Рильке, нужны были деньги, но Марине приостановили выплату писательской стипендии.
Свидание откладывалось на более поздний срок — на осень, а может быть, на весну следующего года.
Рильке торопил ее: "Весной? Мне это долго. Скорее! Скорее!.."
Лишь в середине сентября она наконец-то вырвалась из Вандеи и переехала жить в пригород Парижа — Бельвю и тут же послала Рильке открытку: Дорогой Райнер! Здесь я живу.
Ты меня еще любишь?
Марина.
Но Рильке этих слов не прочел.
...Вечные двое, которые — никогда — не могут встретиться...
Он уехал из замка Мюзо. В небольшое путешествие. И с начала октября почти два месяца жил в Сьере, в гостинице под названием... "Бельвю". Затем он вернулся в Валь-Монт, но не в Мюзо, а в клинику, где и скончался 30 декабря 1926 года от лейкемии...
"Прошлое еще впереди"?..
Она не совсем правильно цитировала стихи Рильке. Точнее было бы:
"Прошедшее еще впереди
И лежат в будущем трупы..."
Цветаева знала, что ей не суждено увидеть Рильке.
Потому что была... чернокнижницей?
" Я знаю себя: я бы не могла не целовать его рук, не могла бы целовать их(...) Борис, п(отому) ч(то) все-таки еще этот свет, Борис! Борис! Как я знаю тот. По снам, по воздуху снов..."
Это была судьба со своей неизбежностью. Это был Рок. Как клеймо!
* * *
ЭПИЛОГ
В январе нового года, после долгого перерыва, Пастернак получил от Цветаевой письмо:
" Я тебя никогда не звала, теперь — время".
Марина приглашала его поехать вместе с ней в Лондон.
Нить Ариадны не могла, не должна была оборваться. Марина не хотела смиряться с Роком. Ей нужен был кто-то, кто заменил бы Райнера, кто связал бы Ариаднину нить. Но ее Райнер, ее Борис были "не от мира сего" и не для мира.
"Я тебя никогда не звала..."
Обращаясь к Пастернаку, она звала Рильке.
Мертвого Рильке.
И Пастернак понимал это.
Он не ответил на ее письмо и не поехал с ней в Лондон. Он все еще продолжал ее любить. Но, видимо, уже смирился с Роком, еще раз убедившись, насколько справедливыми бывают слова поэтов:
...Das ewige Paar der sish — Nie — Begegnenden...
...Вечные двое, которые -никогда — не могут встретиться...
***
Copyright (c) 2001, ALAMAN
Copyright (c) 2001, KHRAMЕTSOFF
ALL RIGHT RESERVED
Сайт создан в системе
uCoz